Английский клуб на Тверской - Музей современной истории

Не станем забираться слишком глубоко в катакомбы “культурного слоя”, а шагнем сразу в конец XVIII столетия,
когда участок земли у прежних владельцев приобрел человек положительный и в чинах Александр Матвеевич Херасков.
А через несколько лет, в 1780 году возвел на своей земле двухэтажные каменные палаты. И хотя был он древнего валашского рода и предки его, перейдя на службу к Петру Великому, были пожалованы пятью
тысячами душ в Малороссии, фамилию сию более всего прославил не кто иной, как родной брат владельца дома –
Михаил Матвеевич Херасков, известный российский стихотворец, масон и преданный друг Николая Ивановича Новикова. Служебная же деятельность его в течение 39 лет, то есть большую часть жизни, была посвящена Московскому университету,
коего в конце своей карьеры он был куратором.

Предполагается, и с большой долей вероятия, что Михаил Матвеевич не только часто бывал, но и подолгу живал в доме брата на Тверской. И более того – легенда говорит, что именно здесь он писал свою знаменитую в ту пору “Россиаду”, поэму о покорении Иваном Грозным Казани."



"В те дни прекрасная Франция в своем европейском далеке с веселой жестокостию распевала: “Аристократов на фонарь!” –
и гильотина работала без устали, но все это достигало России отдаленными раскатами грозы, и дом на Тверской
еще не подозревал, что какая-нибудь революция может докатиться и до него.
Пока что заканчивалась херасковская страница в его истории. Поэт Херасков тихо доживал свои дни в другом доме, на тогдашней окраине Москвы, почти за городом. После смерти брата, в последний год XVIII столетия дом перешел в собственность семейства Мятлевых (кстати сказать, сын нового владельца, Иван Петрович Мятлев, стал впоследствии известен своей шуточной поэмой “Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границей, дан л’этранже”).

У Мятлевых в 1806 году усадьбу и дом купил племянник многолетнего фаворита и, как говорят, тайного морганатического
супруга императрицы Елисаветы Петровны Алексея Разумовского. Лев Кириллович Разумовский обладал несметным богатством –
в этом ему посодействовали и дядя-фаворит, и сама государыня-императрица. Да и матушка нового владельца была богатой наследницей и дальней родственницей царицы.
Лев Кириллович был душка-военный, храбрец, просвещенный любитель прекрасного и кумир женщин.
Сражался под началом самого Суворова, живал за границей, а когда начинал военную карьеру в лейб-гвардии
Семеновском полку, к нему на гауптвахту во время дежурств то и дело приносили записочки на тонкой бумаге,
от которых за версту благоухало дорогими духами.
Водворившись в доме на Тверской, граф Лев Кириллович, нимало не медля, начал давать превеселые балы и маскарады.
Плясала на них “вся Москва”, хотя и шушукалась, что граф женился на женщине, разведенной с первым мужем-самодуром,
а это в те времена почиталось совсем не comm il faut. Но графу досужие разговоры были нипочем, а семейное счастие с любимой женщиной всего дороже. Покончил с этими пересудами сам Александр I. Будучи в 1809 году в Москве, он на бале подошел к Марии Григорьевне Разумовской, прилюдно назвал ее графиней (а не княгиней – по первому мужу) и пригласил на полонез.
После чего все те, кто ранее от графини отворачивался, немедленно к ней повернулись."



"При Разумовском дом достиг своего полного архитектурного расцвета. Лев Кириллович украсил его книгами, картинами
и статуями. А поскольку, как все Разумовские, был любителем садов, то не ограничился только усовершенствованием обширного парка, примыкавшего к дому, и каскада прудов (воспоминание о последних дошло до наших дней лишь в названии Трехпрудного переулка), но завел у себя первый в Москве зимний сад.
А главное – затеял перестройку дома, превратив его в просторный и нарядный дворец, поглотивший и вобравший в себя
прежнее строение. Строительство прервала война 1812 года."
Пожары были столь непомерны и неостановимы, что приближенные уговорили Наполеона перебраться из Кремля в Петровский путевой дворец, бывший далеко за чертою города.

Пламя опаляло деревья в парке дворца Разумовских, почерневшие и свернувшиеся листья дождем осыпались на обугленную траву. И все же парк оказался спасением: дом на Тверской уцелел при пожаре. И даже почти не пострадал от нашествия.
Вот только в гостиной наполеоновские солдаты устроили скотобойню, видимо, не найдя для сего занятия более подходящего места.


Масонское триединство.


Лев в молчании-масонский символ.


"Однако время шло, раны старой столицы рубцевались, и даже выяснилось, согласно мнению одного из грибоедовских героев, что “пожар способствовал ей много к украшенью”. В том, что касается дома на Тверской, это, несомненно, верно.
К 1817 году стараниями славного архитектора Менеласа, а по другим сведениям – Жилярди,
зодчего не менее славного, дворец приобрел примерно тот вид, который привычен нам сегодня. Главное здание, соединившись с флигелями, полукругом замкнуло парадный двор, отгороженный
по линии улицы узорной решеткой.
В северном флигеле расположилась домовая церковь.
Восьмиколонный портик придал дворцу торжественность и некоторую величавость, не нарушая, однако, уюта частного жилища.
Наконец, въезд на парадный двор увенчали таинственные, неизвестные науке звери,
которых московская молва признала за “львов на воротах”."

"Москва суетилась, шумела, торговала, праздновала, наверстывала, словом – жила. Что за прелестная, завораживающе зримая картинка уличной жизни начала XIX века, точно легкая зарисовка пером, набросана в “Евгении Онегине”!

...вот уж по Тверской Возок несется сквозь ухабы,
Мелькают мимо будки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри,
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики,
Бульвары, башни, казаки,
Аптеки, магазины моды,
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах."



"Со смертью супруга в 1818 году Мария Григорьевна более в сем доме жить не захотела, уехала за границу, а по возвращении поселилась в Петербурге. Дворец опустел.

“Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. “Откуда вы?” –
спросил я их. “Из Тегерана”. – “Что вы везете?” – “Грибоеда”. Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис”.
Так описал А.С.Пушкин свою последнюю встречу с Грибоедовым в “Путешествии в Арзрум во время похода 1829 года”.
А за несколько дней до этой встречи на Военно-Грузинской дороге Пушкин встретил персидского принца Хозрева Мирзу.
Шах отправил одного из своих семидесяти сыновей в Петербург уладить этот небольшой дипломатический скандал.
Принц вез драгоценный алмаз “Надир Шах” – плату за убийство.

В обеих столицах принца приняли едва ли не восторженно. Он был как ожившая сказка Шехеразады. В Москве не знали, где и поместить восточную диковину. Петровский замок сочтен был, видимо, недостаточно роскошным. Умы кипели. Мнения сталкивались. Наконец выход был найден. Принца решено было поселить во дворце Разумовских,
что на Тверской. Обливаясь потом от спешки и июльской жары, трудились в необитаемом дворце штукатуры, плотники, драпировщики. Встреча готовилась с размахом, истинно московским. Хозрев Мирза результатом произведенных работ, а также приемом остался весьма доволен.

О Грибоедове было забыто."



"В 1831 году дом на Тверской был нанят для Английского клуба, существовавшего в Москве с конца XVIII века.
Устав клуба был строг и состоял из 32 статей, со временем пополнившихся. Число членов было ограничено, и далеко не всякий,
даже принадлежавший к знатнейшей фамилии, мог быть в оные принят. Каждая кандидатура рассматривалась особо и утверждалась баллотировкой. Если количество черных шаров, опущенных в специальный ящик, носимый по комнатам клуба служителем,
превосходило количество белых, кандидат считался забаллотированным и более вступить в клуб не мог никогда (
исключений за всю историю Английского клуба были единицы). Дамы в клуб не допускались, даже в качестве гостей. Очередь ожидающих баллотировки на освободившееся место в клубе доходила до 2000 человек и растягивалась на годы.
Подчас заботливые родители записывали дитя в очередь еще в младенчестве, как, бывало, в гвардейские полки.
Дитя росло, очередь подвигалась. Умному человеку кичиться привилегиями не пристало, но и лишиться их всякому обидно."



"Долгое время клуб кочевал, сменив в Москве множество домов.
А с 1831 года осел прочно и в доме на Тверской пребывал до самого рокового 1917 года.

Однако вернемся на два года назад, когда клуб еще не переехал на Тверскую. По странной случайности Пушкин стал членом Английского клуба в год смерти Грибоедова,
20 марта 1829 года. В день избрания он, по традиции, в клубе не присутствовал,
а был в гостях в доме А.Я.Булгакова, впоследствии московского почтдиректора. Разговор шел общий. Говорили и о недавней гибели Грибоедова в Тегеране. Может быть, тогда и подумал Пушкин о том, что надо было бы написать биографию
Грибоедова. “Но замечательные люди, – сетует он, – исчезают у нас,
не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны...”

Итак, свершив новое переселение, Английский клуб ожидал своих членов на Тверской.
Их список всегда пестрел громкими именами, и, что замечательно, клуб всегда был связан с литературой.
Или, может, литература с ним? В разное время членами клуба состояли Иван Иванович Дмитриев,
Петр Андреевич Вяземский, Василий Львович и Сергей Львович Пушкины, Петр Яковлевич Чаадаев, Николай Михайлович Карамзин, Николай Михайлович Языков, Евгений Абрамович Баратынский,
Денис Васильевич Давыдов...
Подчас друзья, поздравляя вновь принятых, вспоминали в шутку грибоедовское:
“...всё Английского клоба старинный, верный член до гроба”. Или даже: “Шумим, братец, шумим”. Английский клуб нередко становился мишенью колких шуток. Вот и Александр Сергеевич Пушкин завез своего путешествующего Онегина в Москву,
в Английский клуб, где “безмолвно в думу погружен, о кашах пренья слышит он”.
И все же, все же... в той самой строфе “Путешествия Онегина” Пушкин говорит о клубе:
“Народных заседаний проба”. Если здесь и содержится ирония, то уж во всяком случае
обоюдоострая: и по отношению к клубу, и по отношению к “народным заседаниям”.



"Но что ни говори, как ни остри, а это был зародыш общественного мнения.
Даже Николай I интересовался, что говорят в Английском клубе о действиях правительства.
И если два таких бесспорно выдающихся ума, как Михаил Федорович Орлов, талантливый экономист, декабрист, уцелевший по счастливой случайности, и Петр Яковлевич Чаадаев, один из оригинальнейших русских философов, езжали в клуб, чтобы подышать относительно вольным воздухом и найти достойных
собеседников, пусть и немногочисленных, то отдадим клубу должное.



"Чаадаева, например, которого чуть ли не насильно привез в клуб знаменитый тогда врач, эта перемена обстановки не просто вывела из глубокого одиночества и затворничества, но в прямом смысле спасла от душевного кризиса.

Что же до “прений о кашах”, то в клубных комнатах и в самом деле нередко и весьма горячо обсуждались гастрономические проблемы. Клуб вообще относился к поварскому искусству с чрезвычайным вниманием. Поваров нанимали едва ли не более
придирчиво, чем принимали новых членов. Зато и обеды в клубе славились по всей Москве!
Среда и суббота – священные дни совместных трапез. Забавно, что даже сохранившиеся меню клуба вызывают литературные ассоциации. Вот, например, перечень сыров. Пармезан. “С пармазаном макарони” Александр Сергеевич рекомендовал заказать,
буде окажетесь в Твери. Лимбургский. “Меж сыром лимбургским живым и ананасом золотым” – опять “Евгений Онегин”.

А вместе с героями “Войны и мира” и “Анны Карениной” мы можем попасть и на торжественный обед-чествование, и в “умную”
комнату, которую иногда называли “говорильней”.
И пусть первая сцена из “Войны и мира” происходила не здесь, а в доме князя Гагарина на углу Петровки и Страстного бульвара,
где помещался тогда клуб, – но ведь традиции и протокол сохранялись незыблемо."



"А что же дамы? Неужто так и остались обездоленными? Отнюдь. В особо высокоторжественные дни, когда монархи российские приезжали короноваться в Москву, двор дома на Тверской застраивался деревянными трибунами до самой решетки со львами.
На трибуны допускаемы были гости, в том числе дамы и дети из семейств членов клуба, дабы не лишить и их счастия
созерцать кортеж государя-императора, когда из путевого Петровского дворца процессия направлялась в Кремль.
Кортеж проезжал, и – неслыханная вольность! – дам приглашали внутрь дома на торжественный завтрак и даже дозволяли
осмотреть некоторые залы (но не все!) и сад. Праздник ведь и всегда отличается от будней некоторой экстравагантностью. (Впрочем, таких дней за всю историю клуба было всего три: в 1856 году при коронации Александра II,
в 1883 – на коронацию Александра III, и в 1896 – Николая II.)

Как раз в 1856 году Мария Григорьевна Разумовская была еще жива и, несмотря на свои 84 года, не утратила живости, веселости, а женское обаяние не изменило ей до конца дней. Накануне коронации она помчалась (именно помчалась, поражая более молодых, но менее резвых современников)
в Париж – накупить платьев по самой последней парижской моде, чтобы на коронационных торжествах не ударить
лицом в грязь.

Этот по-своему романтический поступок был, может быть, одним из последних отголосков романтической эпохи XIX века."



"Владельцы бывшего дворца Разумовских менялись, но клуб оставался.
Времена меж тем наступали прагматические: капитализм на пороге.
Клубу, чтобы поправить свои дела, да и просто выжить, приходилось идти на многие уступки: например, увеличить плату за
членский билет, отменить один из общих клубных обедов, оставив только субботний.
Потом пришлось и сдавать в аренду часть клубных помещений: под магазин сыров, под магазин дамских шляп... Новая эпоха едва не доконала шедевр, созданный эпохой ушедшей. Дело в том, что последнему владельцу показалось, что парадный двор – это всего лишь пустующий участок дорогой земли,
и он решил возвести на нем четырехэтажный доходный дом, где можно будет сдавать квартиры.
К счастью, проект лопнул как мыльный пузырь – не без усилий самого Английского клуба, в знак протеста покинувшего
на некоторое время насиженное место.
Чтобы избежать в дальнейшем подобного произвола, клуб выкупил часть здания в свою собственность.
Но... деньги были нужны все равно – и в начале века уже двадцатого, в 1912 году, от флигеля до флигеля вытягиваются
одноэтажные торговые ряды со всякой всячиной.
Знаменитая решетка пошла с молотка, как и часть львиной стаи.
Угроза строительства многоэтажного доходного дома черной тенью маячила на горизонте.
Но и внутри благообразие дома было нарушено: в левом крыле среди прочих арендаторов приютился синематограф – дитя нового времени.
А в 1916 году – и кабаре, по своему характеру... ну не вполне comm il faut.
Жадное время терзало дом, как голодный хищник."



"Но подобно тому, как благородный человек и в худых обстоятельствах сохраняет свое благородство, так дом в годы
Первой мировой войны словно распрямился и, забыв об убытках и недостатке средств, отдал свои парадные,
драгоценные по красоте залы под военный госпиталь.

Грянул февраль 1917 года. Всего несколько месяцев вновь слышали старые стены политические дебаты.
А началось с того, что сюда приехал из Петрограда А.Ф.Керенский, тогда министр юстиции Временного правительства,
и выступал прямо с поезда, усталый от речей и шквала событий.

Октябрь 17-го сразу принес ту разруху, причины которой с научной трезвостью обрисовал у Булгакова профессор Преображенский. Революционная милиция, ненадолго поселившаяся во дворце, внесла свою лепту: рушились парковые вазы,
калечилась мебель. После милиции в разваливающемся особняке ютились разнообразные организации и лица, как имеющие отношение к культуре, так и не имеющие к ней никакого отношения.


Ракета и мраморная лестница-вот такая революционная эклектика)

"Что сталось с членами Английского клуба, их родными и друзьями, хорошо известно опять же из литературы, художественной и мемуарной. Иные не уцелели в годы революции и Гражданской войны, иные подались в Крым,
а потом – через Босфор – в малогостеприимную Турцию. Некоторые оказались в прекрасной Франции,
чтобы в городе Париже сесть за баранку такси или жить случайными пособиями.

Английский клуб, как и вся потерянная Россия, сделался для них миражом. Россия же принялась строить новую жизнь."



"Пожалуй, решение сделать во дворце Музей Революции в каком-то смысле спасло старинное здание.
Правда, в пафосе строительства новой жизни, как будто революционной лихой шашкой, обрубили оба флигеля,
оставив их несколько куцыми, а парадный двор гораздо менее обширным.
Зато снесли торговые ряды и вернули решетку и часть львов.

Убранство старинных зал, конечно, не соответствовало экспонатам нового музея: пулеметам, бескозыркам, красноармейским шлемам с красной звездой, портретам участников революционных событий. Тогда то, что уцелело – роспись и лепнину, задрапировали, закрыли стендами (если их не постигла худшая участь). Еще и сейчас высокий стенд закрывает огромный старинный камин, возле которого когда-то отогревался Петр Яковлевич Чаадаев и дремали клубные старички. Двор украсили две пушки, а после провала путча 1991 года во дворе музея несколько лет красовался обгоревший троллейбус, участник тогдашних стычек на улицах Москвы. У каждого времени свои приметы."

















"Из “умной” комнаты можно было попасть в длинный сводчатый зал, “залу” по-старинному, с колоннами и расписным потолком.
 Зала была уставлена книжными шкафами, на длинных столах лежали газеты и журналы, русские и европейские.
Библиотека клуба считалась лучшей в России.
В уставе клуба были даже правила касательно пользования библиотекой, и правила те были строгие.
Устав, к примеру, разговаривать в библиотеке воспрещал, дабы не мешать читающим.
А за унесенные домой, хотя бы и на время, свежие газеты полагался штраф.

Но не во всем клубе царила атмосфера академическая, было место и для страстей человеческих: карточная игра шла
и по маленькой, и средней руки, а к полуночи съезжались игроки серьезные.

Тут можно было просадить и тысячи, и проиграться в пух.
Комнату эту, для крупных игроков, прозвали не без трепета адской.





























"Длинный отреставрированный зал в сумерках словно снова подернулся патиной времени.
Высокие шкафы, сквозь стекла которых виднеются солидные кожаные, тисненые тусклым золотом корешки книг – остатки клубной
библиотеки, а может, и других старых и разоренных библиотек.
Уютные столики для чтения, белеющие у стен бюсты, ломберные столы в соседней гостиной...

Сквозь высокие окна проникает свет угасающего дня. Сумерки сочатся через комнаты, как протекающее время,
смешиваясь с тихими звуками музыки, сегодняшней и давно отлетевшей.
Тень сумерек, тень времени, тень музыки... Может, это обволакивает нас неосязаемая душа дома?" Ирина Добровольская. "Решетка со львами"




ЧЛЕНЫ КЛУБА

Уже в 1780-е годы Английский клуб стал весьма популярен среди русской знати, быть членом Английского клуба, значило иметь светское положение. Члены клуба избирались на голосовании. Кандидат, не избранный на голосовании
навсегда лишался права быть кандидатом в члены клуба.

М. Н. Загоскин в своём сборнике «Москва и москвичи» писал:

Я знаю одного члена, и надобно сказать, что он вовсе не один в своем роде, который разделяет свою жизнь на четыре
главные эпохи: рождение, производство в первый офицерский чин, женитьбу и поступление в члены Английского клуба.

Виднейшие люди домогались чести вступить в число членов Английского клуба; князь Чернышев и граф Клейнмихель так и умерли, не попав в число избранных. Ф. В. Булгарин не был принят в клуб в 1827 году. С 1798 года существует в Английском клубе звание почетного члена, которого удостаивались лишь высшие сановники,
например Кутузов в 1813 году, И. Ф. Паскевич в 1828 году и другие.

До середины XIX века в клубе доминировали представители дворянских родов — князья Юсуповы, Голицыны, Оболенские, Долгорукие, представители поместного дворянства. Во второй половине XIX века изменился социальный состав клуба. Кроме аристократии в клубе появились представители
буржуазии — купцы, финансисты, промышленники.

Каждый член клуба мог привести одного гостя, которого называли также посетителем.
Женщины в клуб не допускались (даже в качестве прислуги), кроме торжественных завтраков во время коронации.

ОФИЦЕРЫ

Почетными членами клуба были: князь П. И. Багратион, А. П. Ермолов, М. С. Воронцов, генерал Д. В. Давыдов, М. Ф. Орлов — генерал, подписавший капитуляцию Парижа в 1814 году, фельдмаршал князь А. И. Барятинский, граф И. И. Воронцов-Дашков, М. Д. Скобелев, военный инженер барон А. И. Дельвиг — строитель московского
водопровода и другие.

ПИСАТЕЛИ

Около ста лет членами клуба были Пушкины. Сначала отец и дядя, сам Александр Сергеевич
(с весны 1829 года до 1833 года), а затем и его сын — Александр Александрович. Е. А. Баратынский, П. Я. Чаадаев, Н. М. Карамзин, В. А. Жуковский, И. А. Крылов, М. А. Дмитриев, Н. В. Сушков, семья Аксаковых,
Н. И. Надеждин, П. А. Вяземский, князь В. Ф. Одоевский, Л. Н. Толстой, А. Ф. Писемский, А. Н. Островский,
поэт Ф. Ф. Вигель, М. Н. Загоскин и другие литераторы. Н. В. Гоголь был постоянным посетителем клуба.

АКТЁРЫ

Первым из актеров, вступившим в число членов клуба, был М. С. Щепкин. В клубе состояли: певец Н. Н. Фигнер,
основатель Московской консерватории Н. Г. Рубинштейн, руководитель Малого театра А. И. Южин-Сумбатов, членами клуба была династия актеров Малого театра — Садовских.

В. И. Немирович-Данченко был посетителем клуба.

АРХИТЕКТОРЫ

В начале XIX века членом клуба был архитектор О. И. Бове — строитель Большого театра.
Во второй половине XIX века в клуб входили Ф. О. Шехтель, П. В. Жуковский, Ф. Г. Солнцев.

БУРЖУАЗИЯ

Во второй половине XIX века членами клуба были: С. И. Мамонтов, К. Т. Солдатенков, П. И. Харитоненко. Купеческие династии — Морозовы, Кноппы, Прове, Щукины.

ДРУГИЕ

Членами клуба были: П. В. Нащокин, граф Ф. А. Толстой, Н. В. Склифасовский, художник В. Е. Маковский,
историки С. М. Соловьев и Д. И. Иловайский.

ЧИНОВНИКИ

Министр юстиции И. И. Дмитриев, канцлер князь А. М. Горчаков. В конце XIX века в клуб впервые вступил
представитель императорской фамилии — московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович.

Московские генерал-губернаторы: В. Ф. Джунковский, В. А. Долгоруков, князь Д. В. Голицын был Почётным старшиной клуба.

Городские головы Москвы: Б. Н. Чичерин и князь В. М. Голицын.

Членские взносы

Членский взнос в 1770 году установлен был в 10 рублей ассигнациями в год, в 1795 году он возрос до 50 рублей,
в 1817 году — до 110 руб., в 1820 году — до 150 рублей ассигнациями, в 1840 году определен был в 35 рублей серебром, в 1852 году — в 75 рублей, с 1860 года — 100 рублей в год. За первое столетие своего существования Английский клуб, сверх пенсий и пособий, отпускавшихся ежегодно из особой кассы,
препроводил в разные места и по разным поводам до 90 тысяч рублей серебром.

В комнате, которая называлась «лифостротон» (судилище) висела «черная доска».
На доску записывали исключенных за неуплаченные долги членов клуба, которым вход
воспрещался впредь до уплаты долгов.

За длительное отсутствие в клубе члены, желающие возобновить своё членство, выплачивали штраф в 300 рублей. Большой доход клубам приносили штрафные сборы за игру в карты после официального закрытия клуба.

Демократические традиции

Английский клуб был одной из первых российских общественных организаций.
Деятельность клуба осуществлялась по уставу клуба. Все общественные должности в клубе были избирательными.
Выбирались все: от Старшин клуба до членов библиотечного комитета. Даже наем клубной прислуги утверждался голосованием членов.

В энциклопедии Брокгауза и Эфрона написано «Быть членом Московского Английского клуба -  означало  преуспевать».
Но главным правилом приема в клуб было созидание, вклад развитие в России.



Мало кому известен и другой факт: здание московского Музея Революции на Тверской, где до 1917 года собирался
Английский клуб, начиналось как дом Хераскова, и в нем собирались московские масоны.

О масонской ложе и масонах:
В те времена фартук каменщика носили выдающиеся полководцы Суворов, Кутузов, поэты Пушкин, Грибоедов, Сумароков, государственные деятели Лопухин и Сперанский.
Члены известнейших русских  дворянских фамилий, таких как Голицыны, Лопухины, Тургеневы,   Орловы, Нарышкины, Гагарины, Татищевы, Долгорукие и пр. поколениями участвовали в масонский трудах.



"Российское масонство было особенным. В стране, где деспотическое самодержавие, а полицейская и церковная слежка
были нормой, это свободолюбивое движение не могло не принять своеобразные формы.
Первоначально масонство в России было нравоучительным, то есть занималось общими вопросами добра и зла,
общественной морали. Этим оно немало способствовало улучшению нравов. Благодаря масонам стало предосудительным
жестоко обращаться с крестьянами, общество признало необходимость просвещения, стало интересоваться вопросами
государственного устройства, всеобщего блага и пр.
В России появились книги европейских просветителей, стало зарождаться общественное мнение, которое с самого начала,
хотя и было религиозным, отличалось критическим отношением к самодержавному строю. Россия обязана масонству именно этим идейным пробуждением.
С этого момента масонство и сами члены лож становятся объектом пристального внимания охранного отделения. Самодержавные монархи всегда с подозрением воспринимают свободное распространение идей, видя в этом угрозу
своей неограниченной власти.
Даже наиболее просвещенная российская императрица Екатерина II, состоявшая в переписке в многими выдающимися
людьми того времени, опасалась Вольных Каменщиков и, в конечном счете, учинила им разгром."



До недавнего времени экскурсоводы в Москве и Ленинграде говорили, что куранты Спасской башни Кремля
и куранты собора св. Петра и Павла вызванивали царский гимн "Боже, царя храни!".
На самом деле они звонили другую мелодию, гимн "Коль славен", написанный известнейшим писателем и поэтом
XVIII века, куратором Московского университета Михаилом Матвеевичем Херасковым для ритуальных масонских трапез.
Но несмотря на это гимн был широко известен и исполнялся на торжественных церемониях, никакого отношения
к масонству не имевших.
Херасков был одним из самых деятельных масонов конца XVIII века. 
 Его взгляды, человека кроткого и гуманного, вполне соответствовали тем нравственным идеям, которые стремилось
распространять масонское братство.
О кипучей и бескорыстной деятельности М.Хераскова говорит более чем полувековой период его работы в Московском университете. В 1755 году, почти сразу после его основания, Херасков был назначен асессором конференции.
Его обязанностью было наблюдение за поведением студентов и заведование делами типографии.
С 1763 года он уже ректор университета и настойчиво добивается введения русского языка в преподавание.
С 1770 по 1775 год он проводит в Санкт-Петербурге, где знакомится в Николаем Новиковым, который редактирует
известные сатирические журналы,
Вернувшись в Москву и став в 1778 году куратором университета, привлекает многих выдающихся и интересных людей к преподаванию. Он убедил Н.Новикова взять в аренду университетскую типографию, книжную лавку и газету "Московские ведомости", издававшуюся при университете."

Больше можно почитать: здесь




Джентельменский набор)






До 1917 года Английский клуб, начиналось как дом Хераскова, и в нем собирались московские масоны.


Посвящение в масоны.


Фрагменты фартуков вольных каменщиков.







 В 1922 г. здесь открылась выставка «Красная Москва», которая послужила поводом для открытия в доме в 1924 г.
Государственного музея Революции СССР, который в свою очередь после 1991 г. стал музеем Политической истории России.

Свою деятельность Английский клуб возобновил в Москве в 1996 г., но сейчас это, фактически, закрытое элитное сообщество бизнесменов и политиков, которые общаются в очень узком кругу.

11.04.17

© MoskvaX.ru
© Moskva-X.ru

Еще статьи:

. . Масонские могилы в Донском монастыре Многие из российской элиты 18, 19 и начала 20 века состояли в масонских ложах. Свидетельство чему можно найти и на надгробных памятниках Донского монастыря. Традиционных для американских масонских могил циркуля и наугольника здесь нет, а вот Лучезарные Дельты и пр. в большом количестве... . . Значения масонских символов Циркуль и наугольник. В этом масонском знаке или эмблеме циркуль изображает Небесный Свод, а наугольник - Землю. Земля - место, где человек выполняет свою работу, а Небо - символически связано с местом, где чертит свой план масонский бог «Великий Строитель Вселенной» (Великий Архитектор Вселенной). Циркуль, совмещенный с наугольником - самая распространенная из всех масонских эмблем, символов и знаков... . . Нептуново общество Сухаревой башни Существует предание, что в рапирной (фехтовальной) зале на верху Сухаревой башни проходили заседания секретного Нептунова общества под председательством Ф. Лефорта и Я. Брюса (фото), прозванного «колдуном с Сухаревой башни». Видимо не случайно башня располагалась рядом с самым известным масонским местом Москвы, зданием, где ныне расположен институт им. Склифософского. На фасаде этого здания до сих пор можно увидеть большую лучезарную дельту. Подробнее об институте Склифософского можно прочитать, нажав тут... А близкое расположение видно на старинной открытке (постройки с колоннами - это институт)... . . Меншикова башня После пожара 1723 года церковь долгое время стояла разрушенной. В 1787 году церковь восстановил Гавриил Измайлов. Храм получился на один ярус ниже, без колоколов и знаменитого шпиля. Тогда появился винтообразный купол, напоминающий горящую свечу. Гавриил Измайлов принадлежал к ложе масонов, именовавших себя мартинистами. Для организованной масонами Педагогической семинарии Измайлов и восстановил церковь Архангела Гавриила, украсив ее снаружи и внутри масонскими символами и эмблемами с латинскими надписями. Когда московских масонов уличили в тайной связи с враждебным России прусским двором, многие масоны были арестованы...

Читайте также:

Страйкбольное оружие

Боевые ножи

Военная форма и экипировка